Стихи на тему: стихи о детстве
Окраина стройки советской,
фабричные красные трубы.
Играли в душе моей детской
Ерёменко медные трубы.
Ерёменко медные трубы
в душе моей детской звучали.
Навеки влюбленные, в клубе
мы с Ирою К. танцевали.
Мы с Ирою К. танцевали,
целуясь то в щеки, то в губы.
А душу мою разрывали
Ерёменко медные трубы.
И был я так молод, когда — то
надменно, то нежно, то грубо,
то жалобно, то виновато…
Ерёменко медные трубы!
Ничего мы тогда не знали,
Нас баюкала тишина,
Мы цветы полевые рвали
И давали им имена.
А когда мы ложились поздно,
Нам казалось, что лишь для нас
Загорались на небе звезды
В первый раз и в последний раз.
…Пусть не все нам сразу дается,
Пусть дорога жизни крута,
В нас до старости остается
Первозданная простота.
Ни во чьей (и не в нашей) власти
Ощутить порою ее,
Но в минуты большого счастья
Обновляется бытие,
И мы вглядываемся в звезды,
Точно видим их в первый раз,
Точно мир лишь сегодня создан
И никем не открыт до нас.
И таким он кажется новым
И прекрасным не по летам,
Что опять, как в детстве, готовы
Мы дарить имена цветам.
Ночью к нам в гости – башни китайские:
кремлевские бойницы на прищур остры.
Отряхнули на соборы яблочки райские,
покатили в подворотни гулкие шары.
Покатили – забыли. Ждут себе, на нас кивая:
красные буквы, локоть золотой…
Лиза, Лизанька, дурочка таганская,
поздно уже. Рано еще смеяться надо мной.
В двух шагах от притворенной
двери в детскую, за щель
шепчут стайкой оперенной
в крыльях высохших плащей.
Что ни скажут, позабудут.
Чем сулятся, не поймут.
Вместе выйдут, ливнем будут.
Только слова не возьмут.
И стоит оно слезами
изголовья моего:
словно ангелы сказали,
не запомнив, для чего.
вечером, на окраине Силькеборга
Балясин напоминает умершему Старцеву
который внезапно к нему пришел
что они делали
в детстве
в Москве
в 1977-1980 году:
все, что не делали, было для нас хорошо
воняли жжеными газетами
поджигали траву
боялись стать жертвами
маньяка
в овраге, заваленном строительными материалами
капали на растительность полиэтиленом
ловили тритонов
пиявок
плавали на плоту
из дверей
по болоту
влюблялись поочередно в какую-то Свету, Лену
обзывали друг друга «еврей»
ругались матом
грозились только что вернувшимся из армии братом
на стройке тырили электроды
карбид
упивались сидром
доставали сторожа в школе, когда он спит
гуляли часами вне зависимости от погоды
находили в овраге трупы
играли раскладными и кухонными ножами
воровали в детском саду черешню
пугали людей пойманными ужами
курили сигареты «Опал», «Родопи», «Амиго»
«Лайка» с бумажным фильтром
кидались дерьмом
кроме того, натыкали его на палку
и говорили, что эскимо
в воскресенье ходили на 10. 00 в кино
заседали в ржавом холодильнике на помойке
пекли картошку на костре из ворованных ящиков
выкрикивали гадости
целые дни проводили на какой-нибудь стройке
объедали корку у черного хлеба
пили квас
по три литра на одного за раз
лежа на спине, плевались в небо
целовали японские календари
искали
и находили на земле у метро рубли
грелись в подъезде
мочились в мусоропровод
поджигали самодельные целлулоидные шашки
организовывали взрывы
напрягая пресс, били друг друга в живот
строили штаб
били младших
получали от старших
сами себе выписывали военные документы
убегали от милиции по крышам гаражей
играли в карты на веранде в детском саду
но
все это прекратилось
в 1990 году
потому что, жаль, все куда-то уехали в 90-м году —
говорит Балясин
Старцев отвечает:
а мне не жалко
честно говоря, детство было ужасным
теперь у меня есть опыт
могу сравнить
знаешь, мы жили, фактически, как в аду
Мне с детства снилась высота,
Я с детства рвался в поднебесье.
Со мной осталась навсегда
Моя не сдавшаяся песня.
Сквозь облака тревог
Блеснёт зари улыбка:
Ещё один рывок,
Ещё одна попытка!..
Блеснёт зари улыбка,
И свет её высок.
Пока вершина не взята,
Не смей до страха опускаться:
Она коварна, высота,
Она не любит покоряться!
На свете выше высоты
Одна любовь, любовь земная.
Во имя веры и мечты
Мы в небо гордое взлетаем.
Нам с детства снится небосвод
И звёзд серебряные чащи.
И стал певцом иных высот
Герой, в бессмертие летящий.
Чем жарче день, тем сладостней в бору
Дышать сухим смолистым ароматом,
И весело мне было поутру
Бродить по этим солнечным палатам!
Повсюду блеск, повсюду яркий свет,
Песок — как шелк… Прильну к сосне корявой
И чувствую: мне только десять лет,
А ствол — гигант, тяжелый, величавый.
Кора груба, морщиниста, красна,
Но так тепла, так солнцем вся прогрета!
И кажется, что пахнет не сосна,
А зной и сухость солнечного света.
Вот моя деревня:
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой;
Вот свернулись санки,
И я на бок — хлоп!
Кубарем качуся
Под гору, в сугроб.
И друзья-мальчишки,
Стоя надо мной,
Весело хохочут
Над моей бедой.
Всё лицо и руки
Залепил мне снег…
Мне в сугробе горе,
А ребятам смех!
Но меж тем уж село
Солнышко давно;
Поднялася вьюга,
На небе темно.
Весь ты перезябнешь, —
Руки не согнёшь, —
И домой тихонько,
Нехотя бредёшь.
Ветхую шубёнку
Скинешь с плеч долой;
Заберёшься на печь
К бабушке седой.
И сидишь, ни слова…
Тихо всё кругом;
Только слышишь: воет
Вьюга за окном.
В уголке, согнувшись,
Лапти дед плетёт;
Матушка за прялкой
Молча лён прядёт.
Избу освещает
Огонёк светца;
Зимний вечер длится,
Длится без конца…
И начну у бабки
Сказки я просить;
И начнёт мне бабка
Сказку говорить:
Как Иван-царевич
Птицу-жар поймал,
Как ему невесту
Серый волк достал.
Слушаю я сказку —
Сердце так и мрёт;
А в трубе сердито
Ветер злой поёт.
Я прижмусь к старушке…
Тихо речь журчит,
И глаза мне крепко
Сладкий сон смежит.
И во сне мне снятся
Чудные края.
И Иван-царевич —
Это будто я.
Вот передо мною
Чудный сад цветёт;
В том саду большое
Дерево растёт.
Золотая клетка
На сучке висит;
В этой клетке птица
Точно жар горит;
Прыгает в той клетке,
Весело поёт,
Ярким, чудным светом
Сад весь обдаёт.
Вот я к ней подкрался
И за клетку — хвать!
И хотел из сада
С птицею бежать.
Но не тут-то было!
Поднялся шум-звон;
Набежала стража
В сад со всех сторон.
Руки мне скрутили
И ведут меня…
И, дрожа от страха,
Просыпаюсь я.
Уж в избу, в окошко,
Солнышко глядит;
Пред иконой бабка
Молится, стоит.
Весело текли вы,
Детские года!
Вас не омрачали
Горе и беда.