Стихи на тему: стихи о тишине

(Когда умолкнет дискотека)
Парад надежд во всей красе!
Танцуют все! Танцуют все!
Глаза слепит цветная пыль,
А кто есть кто – решает стиль.
Где дьявол – смех, а Бог – успех,
Ты лучше всех! Ты лучше всех!
Ты никого не будешь ждать,
Ты так привыкла побеждать!

Когда умолкнет дискотека,
Ты возвращаешься ко мне.
Услышать сердце человека
Возможно только в тишине…
Сердце человека
Услышишь только в тишине.

Зигзаги фар. Изгиб шоссе.
Танцуют все! Танцуют все!
Как будто праздник без конца,
Но нет судьбы и нет лица…
Где звуки ярче, чем неон,
Успей сказать себе: «Не он!»
Успей себя себе вернуть,
За скорость звука заглянуть…

Здесь твой огонь. Здесь твой успех,
Ты лучше всех! Ты лучше всех!
Но пусть любовь тебя хранит,
Когда удача опьянит…

Когда умолкнет дискотека,
Ты возвращаешься ко мне.
Услышать сердце человека
Возможно только в тишине…
Сердце человека
Услышишь только в тишине.

Ордена и аксельбанты
в красном бархате лежат,
и бухие музыканты
в трубы мятые трубят.

В трубы мятые трубили,
отставного хоронили
адмирала на заре,
все рыдали во дворе.

И на похороны эти
любовался сам не свой
местный даун, дурень Петя,
восхищенный и немой.

Он поднес ладонь к виску.
Он кривил улыбкой губы.
Он смотрел на эти трубы,
слушал эту музыку.

А когда он умер тоже,
не играло ни хрена,
тишина, помилуй, Боже,
плохо, если тишина.

Кабы был постарше я,
забашлял бы девкам в морге,
прикупил бы в Военторге
я военного шмотья.

Заплатил бы, попросил бы,
занял бы, уговорил
бы, с музоном бы решил бы,
Петю, бля, похоронил.

Помиритесь, кто ссорился
Позабудте про мелочи,
Рюкзаки бросте в стороны
Нам они не нужны
Доскажите про главное
Кто сказать не успел еще
Нам дорогой оставленно
Полчаса тишины.

От грозы черно-синие,
Злыми ливнями полные?
Над утихшими травами
Поднялись облака.
Кровеносными жилами
Набухают в них молнии,
Но гроза не придвинулась
К нам вплотную пока…

Дали дымом завешаны
Их багровый пожар настиг
Но раскаты и выстрелы
Здесь еще не слышны
До грозы, до нашествия
До атаки, до ярости
Нам дорогой оставленно
Пать минут тишины.

До атаки, до ярости
До пронзительной ясности
И быть может до выстрела
До удара в висок
Пять минут на прощание
Пать минут на отчаянье
Пать минут на решение
Пять секунд на бросок.

Раскотилось и грохнуло
Над лесами горящими
Только это, товарищи,
Не стрельба и не гром
Над высокими травами
Встали в рост барабанщики
Это значит не все еще
Это значит — пройдем.

смотри — вот всё, что тебе осталось.
так расцвет и силу сменяет старость,
так слабеет резкость, уходит ярость,
будто кто-то выключил в мире звук.

как ты ни старайся, не даст ни ноты —
там, где были струны, теперь пустоты.
объясняйся жестами, рви блокноты
и пиши на клочьях. ты нем и глух.

здесь всё нежило: голоса исчезли,
люди рты раскрыли: «а если… если…»
в ком избыток смыслов, тот пишет песни,
а твоей ни внять, ни напеть мотив.

она бьётся пульсом — ревущий узник,
звоном молота из старинной кузни,
будто бы рояль, мир, лишённый музык,
стал тяжёл, громоздок и некрасив.

в тишине всё тонет — найти бы шлюпку,
тишь оставит в памяти по зарубку.
раздирая психику в мясорубку,
она будет жить в тебе, вот она.

ежели в начале и было слово,
то его пропели; теперь всё ново —
из колонок, окон, из уст иного
лишь тупая ватная тишина.

стань же уязвима, прозрачна, донна,
тишина, оставь опустевший дом мой,
я найду жильё тебе, снеди тонны,
только ты, пожалуйста, уходи.

мы ведь молодые дурные черти,
мы, пока поём, не страшимся смерти,
и пока в руках медиатор вертит
гитарист усталый, мы будем жить.

1

Все рожь кругом, как степь живая,
Ни замков, ни морей, ни гор…
Спасибо, сторона родная,
За твой врачующий простор!
За дальним Средиземным морем,
Под небом ярче твоего,
Искал я примиренья с горем,
И не нашел я ничего!
Я там не свой: хандрю, немею,
Не одолев свою судьбу,
Я там погнулся перед нею,
Но ты дохнул — и сумею,
Быть может, выдержать борьбу!

Я твой. Пусть ропот укоризны
За мною по пятам бежал,
Не небесам чужой отчизны —
Я песни родине слагал!
И ныне жадно поверяю
Мечту любимую мою
И в умиленье посылаю
Всему привет… Я узнаю
Суровость рек, всегда готовых
С грозою выдержать войну,
И ровный шум лесов сосновых,
И деревенек тишину,
И нив широкие размеры…
Храм божий на горе мелькнул
И детски чистым чувством веры
Внезапно на душу пахнул.
Нет отрицанья, нет сомненья,
И шепчет голос неземной:
Лови минуту умиленья,
Войди с открытой головой!
Как ни тепло чужое море,
Как ни красна чужая даль,
Не ей поправить наше горе,
Размыкать русскую печаль!
Храм воздыханья, храм печали —
Убогий храм земли твоей:
Тяжеле стонов не слыхали
Ни римский Петр, ни Колизей!
Сюда народ, тобой любимый,
Своей тоски неодолимой
Святое бремя приносил —
И облегченный уходил!
Войди! Христос наложит руки
И снимет волею святой
С души оковы, с сердца муки
И язвы с совести больной…

Я внял… я детски умилился…
И долго я рыдал и бился
О плиты старые челом,
Чтобы простил, чтоб заступился,
Чтоб осенил меня крестом
Бог угнетенных, бог скорбящих,
Бог поколений, предстоящих
Пред этим скудным алтарем!

2

Пора! За рожью колосистой
Леса сплошные начались,
И сосен аромат смолистый
До нас доходит… «Берегись!»
Уступчив, добродушно смирен,
Мужик торопится свернуть…
Опять пустынно-тих и мирен
Ты, русский путь, знакомый путь!
Прибитая к земле слезами
Рекрутских жен и матерей,
Пыль не стоит уже столбами
Над бедной родиной моей.
Опять ты сердцу посылаешь
Успокоительные сны,
И вряд ли сам припоминаешь,
Каков ты был во дни войны,-
Когда над Русью безмятежной
Восстал немолчный скрип тележный,
Печальный, как народный стон!
Русь поднялась со всех сторон,
Все, что имела, отдавала
И на защиту высылала
Со всех проселочных путей
Своих покорных сыновей.
Войска водили офицеры,
Гремел походный барабан,
Скакали бешено курьеры;
За караваном караван
Тянулся к месту ярой битвы —
Свозили хлеб, сгоняли скот.
Проклятья, стоны и молитвы
Носились в воздухе… Народ
Смотрел довольными глазами
На фуры с пленными врагами,
Откуда рыжих англичан,
Французов с красными ногами
И чалмоносных мусульман
Глядели сумрачные лица…
И, все минуло… все молчит…
Так мирных лебедей станица,
Внезапно спугнута, летит
И, с криком обогнув равнину
Пустынных, молчаливых вод,
Садится дружно на средину
И осторожнее плывет…

3

Свершилось! Мертвые отпеты,
Живые прекратили плач,
Окровавленные ланцеты
Очистил утомленный врач.
Военный поп, сложив ладони,
Творит молитву небесам.
И севастопольские кони
Пасутся мирно… Слава вам!
Вы были там, где смерть летает,
Вы были в сечах роковых
И, как вдовец жену меняет,
Меняли всадников лихих.

Война молчит — и жертв не просит,
Народ, стекаясь к алтарям,
Хвалу усердную возносит
Смирившим громы небесам.
Народ-герой! в борьбе суровой
Ты не шатнулся до конца,
Светлее твой венец терновый
Победоносного венца!

Молчит и он… как труп безглавый,
Еще в крови, еще дымясь;
Не небеса, ожесточась,
Его снесли огнем и лавой:
Твердыня, избранная славой,
Земному грому поддалась!
Три царства перед ней стояло,
Перед одной… таких громов
Еще и небо не метало
С нерукотворных облаков!
В ней воздух кровью напоили,
Изрешетили каждый дом
И, вместо камня, намостили
Ее свинцом и чугуном.
Там по чугунному помосту
И море под стеной течет.
Носили там людей к погосту,
Как мертвых пчел, теряя счет…
Свершилось! Рухнула твердыня,
Войска ушли… кругом пустыня,
Могилы… Люди в той стране
Еще не верят тишине,
Но тихо… В каменные раны
Заходят сизые туманы,
И черноморская волна
Уныло в берег славы плещет…
Над всею Русью тишина,
Но — не предшественница сна:
Ей солнце правды в очи блещет,
И думу думает она.

4

А тройка все летит стрелой.
Завидев мост полуживой,
Ямщик бывалый, парень русский,
В овраг спускает лошадей
И едет по тропинке узкой
Под самый мост… оно верней!
Лошадки рады: как в подполье,
Прохладно там… Ямщик свистит
И выезжает на приволье
Лугов… родной, любимый вид…
Там зелень ярче изумруда,
Нежнее шелковых ковров,
И, как серебряные блюда,
На ровной скатерти лугов
Стоят озера… Ночью темной
Мы миновали луг поемный,
И вот уж едем целый день
Между зелеными стенами
Густых берез. Люблю их тень
И путь, усыпанный листами!
Здесь бег коня неслышно тих,
Легко в их сырости приятной,
И веет на душу от них
Какой-то глушью благодатной.
Скорей туда — в родную глушь!
Там можно жить, не обижая
Ни божьих, ни ревижских душ
И труд любимый довершая.
Там стыдно будет унывать
И предаваться грусти праздной,
Где пахарь любит сокращать
Напевом труд однообразный.
Его ли горе не скребет?-
Он бодр, он за сохой шагает.
Без наслажденья он живет,
Без сожаленья умирает.
Его примером укрепись,
Сломившийся под игом горя!
За личным счастьем не гонись
И богу уступай — не споря…

я все так же радуюсь всяким мелочам
жду у пристани своих кораблей
курю по ночам,
когда часы преодолевают преграду нулей.

в крови бурлит весны инъекция
я же все тот же. не иной.
просто мои губы, будто половой инфекцией.
изъедены тишиной.

экспресс. город N — воронеж.
сквозняки. тотально простыл.
смотрел в твои глаза. думал «в них утонешь»
утонул. так и не всплыл.

ночь прорастает в землю черным упругим волосом.
ночь закончится ранним завтраком.

мне нужна тишина с твоим голосом.
мне нужна темнота с твоим запахом.

Пронизан солнцем лес насквозь.
Лучи стоят столбами пыли.
Отсюда, уверяют, лось
Выходит на дорог развилье.

В лесу молчанье, тишина,
Как будто жизнь в глухой лощине
Не солнцем заворожена,
А по совсем другой причине.

Действительно, невдалеке
Средь заросли стоит лосиха.
Пред ней деревья в столбняке.
Вот отчего в лесу так тихо.

Лосиха ест лесной подсед,
Хрустя обгладывает молодь.
Задевши за ее хребет,
Болтается на ветке желудь.

Иван-да-марья, зверобой,
Ромашка, иван-чай, татарник,
Опутанные ворожбой,
Глазеют, обступив кустарник.

Во всем лесу один ручей
В овраге, полном благозвучья,
Твердит то тише, то звончей
Про этот небывалый случай.

Звеня на всю лесную падь
И оглашая лесосеку,
Он что-то хочет рассказать
Почти словами человека.

Мама спит, она устала…
Ну и я играть не стала!
Я волчка не завожу,
А уселась и сижу.

Не шумят мои игрушки,
Тихо в комнате пустой.
А по маминой подушке
Луч крадется золотой.

И сказала я лучу:
– Я тоже двигаться хочу!
Я бы многого хотела:
Вслух читать и мяч катать,
Я бы песенку пропела,
Я б могла похохотать,
Да мало ль я чего хочу!
Но мама спит, и я молчу.

Луч метнулся по стене,
А потом скользнул ко мне.
– Ничего, – шепнул он будто, –
Посидим и в тишине!.